Олег Стасов
Он очнулся от железного привкуса во рту, пронизывающего холода и необычайной слабости. Попробовал пошевелиться — и сразу всё вспомнил. «Вот тебе и долгая счастливая жизнь», — почему-то ему стало смешно. Он попытался понять, где находится, даже промелькнула надежда, что его кто-то найдёт, отвезёт в больницу… И снова потерял сознание.
Он понимает, что уже умер. Он мёртв с той минуты, когда поддался минутному порыву жуткой силы и поехал в клуб. Но и тогда можно было просто танцевать, танцевать с Олегом. Тот хоть и недвусмысленно стрелял глазами, но напрямую не приставал. Максим удивлялся: когда же, наконец, тут же не принято изображать галантность и целомудрие. Но у них сложилось молчаливое соглашение: мы просто танцуем. Пока кто-то не решится сделать первый шаг. Может, у Олега был ВИЧ, и он поэтому не хотел вредить? Теперь это не имеет значения.
Максим обречённо слушал, как под днищем автомобиля шуршат всё новые километры. Он впервые решился подойти сам, и новый знакомый ему действительно понравился. Не могло так быть, чтобы ему сознательно подсунули Петра, он же сам к нему подошёл?! Как это могло быть правдой? Это просто невозможно! Но он уже лежал связанный на полу фургона с тряпкой практически в горле и заклеенным для пущей надёжности ртом.
— Как ты меня нашла? — перекрикивая музыку, Максим вопит прямо в ухо белобрысой девушке. Ему двадцать, ей тоже. Они на танцполе среди пляшущих под грохочущий транс и хаус людей. В основном, это молодые парни, некоторые без маек. Это мужской танцевальный клуб.
— Я у тебя нашла… эти, как их?
— Флаеры?
— Да, и поехала за тобой. Когда ты ушёл.
— Зачем?
Она пожимает плечами, их со всех сторон толкают танцующие.
— Уходи, — кричит он ей.
— Нет.
— Уходи, у меня встреча, ты мне тут не нужна.
— С кем у тебя встреча?
— Уж точно, не с тобой. Уходи, быстрее, ты мешаешь!
— Серьёзно?!
— Серьёзно. Уходи, я объясню потом. Уходи, сейчас.
Она снова пожимает плечами, снизу вверх смотрит ему в глаза неслышно шепчет одними губами на фоне гремящей музыки:
— Как хочешь.
Их снова толкают танцующие, она решительно протискивается между ними и исчезает.
Мальчику восемь лет. Тёмным зимним утром, понуро опустив голову, он уныло скрипит снегом по пути в свой третий «бэ». Там его ждут тридцать два хрюнделя и их повелитель Валентина Ивановна чуть ли не втрое выше ростом. Мальчику уже повезло: он сумел родиться, и даже вполне здоровым. Или всё-таки не очень, потому что совсем не понимал, зачем нужно тащиться в школу в такую рань и почему эту повинность нельзя отбывать в более светлое время.
В классе яркий люминесцентный свет, холодно и пахнет половыми тряпками. Сонные соузники открывают ранцы и вываливают на парты погремушки-пеналы, учебники в обложках из пластика кисельных оттенков и тетрадки в картонных папочках на завязках. Хозяйка мелкоты на ближайшие пять часов восседает за столом, погружённая в чтение какого-то тонкого журнала форматом почти в рост каждого её подопечного.
Мальчика зовут Максим, и он не любит школу. Потому что не может понять, зачем ему тут объясняют то, что он и так давно знает. Но дома хвалят за пятёрки и хорошее поведение, и он не будет расстраивать домашних неуместными демаршами.
Ни единый верующий никогда не верил в физическое воскрешение мёртвых, даже в самые дремучие века. Что бы там ни заповедывали священные книги. Поэтому все с лёгкостью отрубали друг другу головы и разные конечности, как в ратных, так и в медицинских целях, а скелеты мёртвых разбирали на запчасти, из которых уже в более просвещённые времена конструировали полезные пособия для студентов. Неудачных зародышей и вовсе погружали в формалин на десятилетия.
Человек рождается уже готовым. А в восемь лет он взрослее, чем в пятьдесят, потому что сталкивается с такими серьёзными проблемами, которые уже неведомы взрослому. Сказавший это мудрый человек знал, о чём говорит. Когда к 20-ти годам тебе кажется, что ты уже прожил с десяток жизней, страшно представить, как с этим справляются 60-летние.
Ноябрь, 2020